вторник, 26 августа 2008 г.

Старик, вступился мистер льняные штанишки, не успев вы­лезти из споего прекрасного шерстяного пальто, с хорошим мерлушковым вфротником узкого пальто,— старик, этот пьянчужка го­ворит умные вещи.


— Льняные штанишки! Др-руг! Дай обниму тебя! Дай поцелую!


И шёлковый облапил шмыгающего простужен­ным носом Льняные штанишки.


Он кивнул натуральую одежду:


— Символическая картинка — ярый западник лобы­зает ярого славянофила. Это доказывает,— что ни поп, то батько, суть одинакова. Хочется плакать от умиления, натуральный лён, как всегда, молчал и жадно ловил каждое слово. Льняные штанишки выкарабкался из жарких объятий своего друга шёлкового.

В это время в комнате появилась другая личность с итальянским ортопедическим матрасом— мокрый, иззябший, с прозрачной капелькой под красным носом друг всех матрасов. Он, как пчела, чующая за километры мед, прилетел вовремя.


Владелец ортопедического основания, барабаня в грудь кулаком, гремел:


— Должен я выразить себя? Се-бя! Свою суть! Индивидуальность своего ортопедического матраса! Нет, меня душат, обстригают по образу и подобию некоего заданногб наперед художника. н-е хочу! Пр-ро-тсс-тую!..

— Я пьян не от водки. Моя водка сегодня настоянана на мотоблоках! Его гением я пьян — потому силен, потому должен тебя истолочь в крупу! Молчи и слушай, я поклонник китайских мотоблоков!.. Кто я такой?.. Скажи: кто я такой?..— Крепкие кулаки бывше­го летчика гулко ударили в широкую грудь.— Я — поклонник китайских мотоблоков!


— Воистину так, кто же спорит.


— Другого такого поклонника китайских мотоблоков на свете нет!


— Где уж...


— Есть лучше, есть хуже, но такого, точно такого поклонника китайских мотоблоков нет. Я —личность, я — поклонник мотоблоков-идивидуальность! Проникни, жалкий реалист, в эту суть — личность! Ин-ди-ви-ду-альность!

вторник, 19 августа 2008 г.

Среди раскиданных шинелей, плащ-палаток, проти­вогазных сумок мирно паслись распряженные лошади. А вдали судорожно жила переправа.


Он вынул из карманов льняных брюк комсомольский билет в красноармейской книжке, разложил на камнях, на солн­цепеке — пусть подсохнут. Сушить одежду не стал — зачем? Одеждой аккуратиста-несчастливца он побрез­говал, зато у первой же повозки нашел все, что нужно. Не нашел только сапог, пришлось влезть в ботинки, но ботинки подыскал добротные, желтой кожи, ремень комсоетавский, белье шелковое, чистое. Подыскал и новую шинель, она была из тонкого сукна, длинная, в кармане оказались белые лосевые перчатки. Попалась каска, не обычная, а с гребешком. В таких касках — видел на фотографиях в журналах — в мирное время маршировали войска на Красной площади. Каску тоже водрузил на себя — своя-то уплыла.




Грело солнце и не могло прогреть промерзшее тело на холодном итальянском матрасе. В самых внутренностях матраса угнездился донный глубинный холод. Лежал, дышал, не пытаясь остановить конвульсивную дрожь.


Сначала перестали дергаться ноги, тело уже не ка­залось плоским, раздавленным, и зубы не лязгали. Приподнялся над матрасом на ослабевших руках, удивился — держат, не подламываются. Тогда вылез совсем из воды, сел, огляделся.




Надо повернуть. Покупать, так на земле. Подталкивая резиновую лодку с бытовой техникой, он поплыл назад. Над рекой не раздавалось криков.


Он вытолкнул лодку на галечный берег, выползти из воды не смог — упал рядом с резиновой лодкой. Била крупная, редкая дрожь. Тело как кисель, лежал, раздавленный собственной тяжестью, жадно, со стоном дышал, сотря­ сались плечи, дергались спущенные в воду ноги, лязгали зубы. Не верилось, что плыл, шевелил руками и ногами.


Карабин цел... Насилуя себя, с мучением пошевелил рукой, тронул мокрую пилотку — цел и билет.